akefal. МАКРО- И МИКРОПОЛИТИКИ

Один из первых примеров культурной хроники, возникший в ходе реализации проекта letterra.org и посвященный приключениям удивленного наблюдателя в районе антиглобалистского митинга 2001 года.

a.kefal
Макро- и микрополитики.
(Безотносительно к G-8)

Участвовать в мероприятиях грядущего в июльском Питере G-8 меня никто лично пока не приглашал. Ни в глобалистских фуршетно-кабинетных, ни в антиглобалистских улично-площадных. Впрочем, вряд ли на них возможны неожиданности: на первых будет подтвержден статус России как великой энергетической державы, со-гаранта урегулирований в Центральной Азии и равного партнера стран G-7 и бла-бла-бла; на вторых будет в целом праздно, временами весело, временами скучно и немножко больно – тем кто попадет под профилактику молчаливых – как правило, но не всегда - служивых в сером.

Если о протокольном “бла-бла-бла” даже догадываться не надо, то в подтверждение “как правило, но не всегда” у меня даже есть воспоминания из случайного личного (но вполне типичного) опыта:

 

““Люди в сером ждут твоего благоискусного слова, или как я едва не стал антиглобалистом 10.11.2001: психогеографический отчет.

  1. Нет, вы можете всетаки говорить: ну, повезло тебе, парень, но в следующий раз тытаки получишь дубинкой по яйцам, я настаиваю: прежде чем дать слово калашникову, поговори сам. (Аплодисменты в зале) Это тяжелая работа говорить, тем паче говоритьслушатьговорить… Элегантные (и не очень) профессиональные (и вовсе нет) психоаналитики берут за это деньги и обязывают тебя приходить к ним еще и еще, долгие годы, раз ты попался со своим признанием: “у меня есть ПРОБЛЕМА!” “У тебя есть проблема? Ты еще не знаешь, что такое проблема…”

Конечно, проблемы есть у всех. Признаются в своих проблемах не все. Но попадается на них каждый. В общем я тоже попал. Даже если у тебя “нет бессознательного”, оно все равно будет играть с тобой штуки. Не твое, так другого. Хотя какая это проблема так, шутка.

  1. Ну есть, не спорьте, такие моменты, когда типасама– судьба делает тебе предложение, а у тебя как бы нет повода от него отказаться. Приятель сообщает тебе “о митинге с участием эксстудента и экскандидата в французские президенты (ATTAC! ATTAC!…), желтая газета говорит о том же, а ATTAC брэндовое имя. Ты не in, но конечно же и не out, ты не pro, но ты не можешь быть contra; люди с длинными языками, бегающими глазами и отвислыми задницами есть везде, но пепел черного ворона итальянских коммунистов 50х, равно как и прочих, не только итальянских и не только коммунистов, стучится и в твое сердце. Ты идешь.

  2. На выходе из “маяковской” ты видишь серое, хотя и легко обходимое с тыла со стороны “белорусской”, но “ведь никто пока не отменял ажурного слогана “россия свободная страна””, нагло утверждает твое, очевидно, находящееся в отношениях торга с типасамой–судьбой (или просто бредящее) формальногероическое начало. Ты идешь к памятнику по прямой и, конечно же, слышишь от одного из активных носителей серого невежливое “стой! куда идешь!” этот даженевопрос, однако, как известно издавно, требующий ответа самой твоей плотьюикровью.

на митинг” пока говорит твое формальногероическое начало, тогда как тысам, также пока и не без некоторого любопытства, смотришь на разыгрывающуюсядраму со стороны.

  1. От какой партии? – начинает вязать тебя серый. – Сам по себе. – Не может быть, - заключает он, незамедлительно получая от своего серого коллеги стимулирующее к прямому действию подтверждение: “Похож” (Почему, на кого, зачем похож? праздные вопросы, на которые не жди ответа). И вот, твой паспорт исчезает в веренице таких же серых рук, а тебя самого нежно, но крепко препровождают в стоящий неподалеку автобус, изначально предназначенный для перевозки контингентов тружеников села, но на сей раз заполненный дюжиной милицейских отправителей порядка и его неудачливыми раздражителями: десятком скучающих молодых людей ПТУшностуденческого вида. Досмотр рюкзака (“Колющее, режущее, наркотики?”) довольно формален и вот ты уже на автобусной камчатке и твои шансы на пассивное участие в пресловутом митинге даже не иллюзорны. Операция отчуждения отняла полторы минуты времени и твою свободу передвижения. Все, и даже то, что вследствие этих нехитрых манипуляций ты сам сейчас оказался в зоне отчуждения большинства твоих формальных “гражданских” прав, представляется несколько комичным даже многозначительная хмурость носителей формы поначалу, по крайней мере, соответствует общему водевильному сюжету; однако, черт побери, знает ли униформа, что все это и кончиться должно водевилем, а не отягощенным непоправимыми последствиями трагифарсом?

  2. На автобусной “камчатке” уже стоят четверо парней в черном, на которых, наверное, я должен был быть “похож”. Серый прапор в годах: “Нет, ну ты садись”. Думать о том, что всё это значит, лучше сидя занимаю край сиденья, как бы заботясь о том, чтобы прапору не показалось, что я приглашаю его присесть рядом и уж совсем минимизировать мою мобильность. Пока длится общая пауза ожидания новых пассажиров, должных быть изъятыми из соседствующего массива не очень многочисленного: человек 100150 с учетом неопределенного числа агентов в штатском митингующих, пытаюсь реактивно определиться со смыслом сложившейся ситуации: А) в абстрактноправовом отношении и по гамбургскому счету это, конечно же, произвол; однако этот “произвол” лишь детские игры против того ПРОИЗВОЛА, который, с одной стороны, есть повседневная рутина для ребят в сером, а, с другой стороны, того, на который с легкостью пойдет клика управляющих государственным аппаратом насилия, Б) с возмущением понимая первое и не без доли грусти второе, что же я буду делать в этом сраном автобусе? Ведь невозможно так и сидеть согласным с отведенной тебе ролью барана, все вариации которой сводятся к тому, что либо тебя режут сегодня, либо завтра. Нет, пусть это заявление прозвучит и формально, но “я не баран”. Даже если весь мир это “скотный двор”, и “все люди в нем бараны”, я окажусь той паршивой овцой, чью шерсть нельзя будет стричь, а мясо есть без опаски. Я буду говорить, сучьи детерминисты, причем так, что вы окажетесь не способны не ответить.

Не прошло и кола времени, как я, питаемый энергией этой парадоксальной ситуации “невозможности речи”, открыл свой рот, предназначая нарождающийся дискурс самоутверждения и протеста молодому серому прапору, оказавшемуся старшим по званию из близсидящих униформ …

  1. Пытаться дословно воспроизвести здесь и сейчас сказанное там и тогда – занятие бессмысленное и обреченное на неуспех и самофальсификацию. Цитации запрещает нам ясное сознание значимости самой конкретной ситуации, важности твоего физического и речевого пребывания-внутри-ситуации. Слова ненависти и любви не принадлежат ни ненавидящему, ни любящему, но самой случайности сплетения этих ненавистей и любовей. Слова – “лишь” средства для обеспечения возможности свершиться “вот этому” неповторимо конкретному и тотально экстатическому настроению любви/ненависти. Воля к новому рождению – вот что выталкивает тебя в тотально экстатическую речь вообще. Равно как вне твоей воли к рождению другого, проявляющейся на территории ответной признательности, невозможно становление речи диалогической.

Итак, бессмысленно повторять сказанное – интонационно и эмоционально любая новая ситуация любви/ненависти всегда будет другой, - и для тебя я воспроизведу лишь очевидно главное своего опыта продолжительного (автобусная беседа с серыми прапорами длилась минут сорок конспиративного петляния транспортного средства по запруженным улицам центра столицы) и лишь в силу этой праздной длительности вообще состоявшегося диалогического высказывания, распространяемого в “физически сверхнасыщенной среде”: 1. Заговаривай с “главным”; 2. Говори о заглавном, т. е. о формах жизни “любви и ненависти” 3. Отвечай за свою речь.

6а) - “Заговаривая с “главным””, ты, по крайней мере, выводишь из пространства диалога субординационно подчиненные “главному” униформы, что позволяет тебе не огрублять свою речь грузиловом групповой терапии. Это, конечно, не значит, что тем самым ты умаляешь их агрессивность по отношению к тебе – как только ты “перестанешь говорить” или окажешься вне поля зрения “раненого”, надо надеяться, твоим благоискусным словом “главного” твои шансы получить дубинкой по почкам даже несколько возрастут (“Хорёк ъбаный! Весь мозг выъбал!”). – Вывести человека (“главного”) из состояния служебного грогги можно лишь через предъявление ему его версии “заглавного”, его “тайной раны” и предоставление квалифицированной помощи по ее логотерапевтическому вскрытию. Не говори “нет” его интимным идеалам (как правило: “зачистка=работа=долг=страна=семья”) , вообще не говори “нет”, но сумей сказать то, как он сам своим действием здесь и сейчас собственноручно на этих своих идеалах ставит крест. Или твоя речь станет голосом его сомнения, или она будет жестко прервана. – Без вопросов, если в этой лишь для тебя необычной, но для него профессионально-рутинной ситуации твоя речь не станет захватывающе тотальной, не сумеет укоренить чистую функциональность прямого насилия в речевом обмене социальных тел на экзистенциальные смыслы, то она и не проредит физическую интенсивность сложившегося контекста отправления контроля. Исходным же движением для тотализации своего дискурса должна стать твоя жертва собственного тела в пользу собственной речи. Формально ты, все равно, ничего не теряешь: твое тело и так уже, временно или нет – покажет будущее, находится в состоянии отчуждения - “взято у тебя в жертву”. “Взято у тебя”, но не “дано тобой” – инициатива на твоей стороне, причем это действие по отдаривающему присвоению жертвенного пространства диктуется самой фактурой ситуации, и ты просто-таки должен сделать этот шаг к собственному становлению жертвой-жрецом, через которую говорит сама Истина и которым сказывается Закон. Заступить на это место и пребывать в нем ты можешь лишь при условии поддержания отказа от своего тела и от всего тебе “свойственного”. Этим ты только и можешь отвечать на открытие в твоей речи регистра священного

7) Последние пару минут до прибытия в отделение около “белорусской” временно просветленные серые прапора и я вместе с ними насыщенно молчали. Круг речи был закончен, время революционизирующего повторения еще не пришло, на дворе стоял день милиции и сам двор был уже житейско-милицейским. Скопом сдав задержанных “политических” на попечение своих расслабленных профессиональным праздником кузенов и выкурив по одной в местной комнате отдыха, ОМОН ушел. Отстояв свои регистрационные полчаса в коридоре – во время которых правозащитная-антиглобалистская делегация при почетном участии экс-кандидата в президенты RF (парировавшего мое “на всякий случай” заявленное “менязовут…приятнопознакомитьсямесье…” мягким рукопожатием и опасливым “мерси”) пафосно и по всем правилам гражданскообщественной риторики, транслированной в зарешеченное окошко “дежурной части”, выручило своих студентку-студента, взятых за злонамеренное ношение чучела “корпоративного капитализма”, - и проведя последующие два за обменом мнений в обезъяннике; “мы” (кроме меня, четверо эрэнешних “черных” парней и “антифашист”, задержанный “за ношение нацистской символики” (перечеркнутая свастика на рукаве шинели)), каждый по-своему поудивлявшись предложенной на подпись формулировке причины своего задержания, были восстановлены в праве свободы передвижения. В оставшихся неподписанными протоколах, однако, одной и той же не богатой ни воображением, ни радостью по поводу некстати пришедшейся омоновской усердности рукой было записана одна на всех причина, объединившая “нас” в омоновский автобус и в участковый обезъянник: “выкрикивание националистических лозунгов и оскорбление чувства национального достоинства”. Коротко посмеявшись подобному интерпретативному ходу на выходе из отделения, “мы”, каждый как бы по своим делам, разошлись в разные стороны.

8) Проведя остаток вечера в приподнято-адреналинованном состоянии, следующим утром – чтобы завершить событийный круг – счел за хорошую идею зайти на итоговую пресс-конференцию экс-кандидата-в-президенты, но перепутав время саму ее пропустил, вместо этого проведя пятнадцать минут все более и более удивляющегося отсутствию антиглобалистского гламура и телекамер ожидания в аудитории членов городского атеистического общества, с нафталиновым скрипом собиравшегося на свое очередное ежемесячное заседание. То есть завершение события временно пришлось отложить. Если только речевой обмен энергией с прапорами не засчитать свершившимся событием.”

 

a.kefal